Одним из пунктов расхождения между православием и католицизмом является догмат об исхождении Святого Духа (проблема "филиокве"). Догматы - это не абстрактные умозрительные формулы, они обобщенно формулируют содержание веры, духовного опыта. А в практическом плане что следует из "филиокве"?

Отвечает игумен Амвросий (Ермаков) :

Логика филиокве строится на утверждении: что в Боге не противопоставлено, то не может быть различно, т. е. отношения Божественных Лиц мыслятся по аналогии с причинно-следственными отношениями, которые мы наблюдаем в тварном мире. В результате этого между Сыном и Святым Духом вводится дополнительное отношение (т. н. исхождение от Сына), что усугубляет тринитарную проблему (каким образом мыслить в Боге одновременно троичность и единство, чтобы одно не утверждалось в ущерб другому). Филиокве смещает акцент в сторону единства, которое начинает превалировать над троичностью. Т. о. происходит отождествление бытия Божия с Божественной Сущностью, а отношения Ипостасей Святой Троицы мыслятся внутри этой сущности которая, согласно латинскому богословию, логически предшествует лицам. Последствия такого рода богословствования отражается на путях духовной жизни, предлагаемой католицизмом. Речь идет о мистике "пучины божества" (мистика безличной божественной сущности) что в принципе обозначает возврат от христианства к мистике неоплатонизма. Вследствие такого представления о духовной жизни происходит разница в понимании православных и латинян вечной жизни и блаженства. Если православное учение говорит о вечном блаженстве как соучастии в жизни Пресвятой Троицы, то католическое - как о созерцинии Божественной Сущности.

Филио́кве (лат. filioque — «и от сына») — добавление, сделанное Западной (Римской) Церковью в Никео-Цареградский Символ веры, IV века, в догмате Троицы: об исхождении Святого Духа не только от Бога-Отца, но «и от Сына».

Первый и Второй Вселенские соборы

Важно заметить, что проблему filioque нельзя решать только на основании Никейского символа веры. Там после краткого третьего компонента формулы («και εις Αγίο Πνεύμα», то есть «и в Духа Святаго») следовала анафема арианству. Значит, в символе веры Первого Никейского собора не разъяснялось происхождение Святого Духа. Оно было разъяснено лишь полстолетия спустя, на Первом Константинопольском соборе. Тогда третий компонент формулы был более подробно разъяснен:

«Καὶ εἰς τὸ Πνεῦμα τὸ Ἅγιον, τὸ κύριον, τὸ ζωοποιόν, τὸ ἐκ τοῦ Πατρὸς ἐκπορευόμενον, τὸ σὺν Πατρὶ καὶ Υἱῷ συμπροσκυνούμενον καὶ συνδοξαζόμενον, τὸ λαλῆσαν διὰ τῶν προφητῶν»
(«И в Духа Святаго, Господа животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и славима, глаголавшего пророки»).

Этим объясняется тот факт, что обычно в дискуссии по filioque обращаются не к Никейскому (изначальному) символу веры, а к Никео-Цареградскому.

Св. Афанасий и борьба с арианами

Первое свидетельство о появлении filioque в Западной церкви восходит к Афанасьевскому символу веры (Symbolum Qui*****que) начала V века, который, как считается, был написан св. Афанасием Александрийским. Поскольку св. Афанасий умер в 373 г., а документ получил хождение лишь в начале V столетия, существует точка зрения, что Symbolum Qui*****que был написан св. Амвросием Медиоланским, Августином Блаженным и Винсентом Леринским, то есть западными Отцами. В частности в Symbolum Qui*****que говорится:

«Spiritus Sanctus a Patre et Filio: non factus, nec creatus, nec genitus, sed procedens» (Святой Дух происходит от Отца и от Сына, Он не создан, не сотворен, не рождён, но исходит).

В Испании, где христианской Церкви приходилось активно бороться с арианами-вестготами, Symbolum Qui*****que был провозглашен в VI в. ранее Никео-Цареградского, и, видимо, позднее filioque было интерполировано по аналогии с Афанасьевским символом, который никогда не признавался еретическим, в том числе и восточной Церковью. В целях упомянутой выше борьбы с арианами, filioque также было зафиксировано на третьем Толедском поместном Соборе 587 года.

Империя Каролингов и германское богословие

Вплоть до XI столетия тезис о filioque считался положением так называемого германского богословия. Из Испании он проник в государство Каролингов, где император Карл Великий активно пытался навязать это добавление папам. При его правлении совет Франкфурта в 794 г. принял формулу «и от Сына» и осудил константинопольского патриарха Тарасия за употребляемую им формулу «per Filium» («через Сына»). Именно Карл собрал собор в Аахене в 809 г., который постановил, что «Святой Дух нисходит не от одного Бога, но и от Сына».

Карл созвал два собора в 796 г. в Чиведале и в 809 г. в Аахене и на основании их решений требовал от папы Льва III включение в догмат веры слов «и от сына», однако, безуспешно.

Неоднозначное отношение Рима. IX—X вв

Однако ещё в IX—X вв. отношение Рима к filioque было, по меньшей мере, неоднозначным. Так, к примеру, за год до Аахенского собора папа Лев III получил послание от Иерусалимского патриарха, в котором тот жаловался, что французские монахи-бенедиктинцы на горе Елеонской добавляют к символу веры filioque. Поскольку монахов содержал Карл Великий, папа переслал жалобу к нему, причём, что важно, сам он заметил, что, хотя он сам считает данное добавление с богословской точки зрения бесспорным и, несомненно, более соответствующим западной традиции, неверно отступать от того состава символа веры, который принят во всем христианском мире. Также когда папа Лев III велел начертать символ веры на серебряных пластинах в соборе Св. Петра, он опустил это слово. В течение IX века filioque было принято церквами Германии и Лотарингии, а также многими церквами Франции. Германские деятели церкви привнесли в тот период это добавление и в Рим, где Формоз в числе прочих принял его. В свою очередь Формоз ввёл добавление в Болгарии, что было замечено патриархом Фотием, сразу же заявившим протест.

На Большом Свято-Софийском соборе было осуждено внесение всякой добавки в Символ веры (не говорится о «Филиокве», но именно о ней идёт речь). Папа Иоанн VIII признал решения собора, хотя, может быть, и придерживался положений папы Льва III.

Иоанн VIII, бывший римским папой с 872 по 882 гг., занимал примерно ту же позицию, что и Лев III. Он считал политически неверным изменять символ веры, хотя и не видел существенным богословских препятствий этому.

Папа Христофор (903—904), позднее признанный антипапой, якобы поддержал тезис filioque в дискуссии с константинопольским патриархом, однако документ с данным утверждением содержит анахронизмы.

При владычестве в Риме византийского патрицианского рода Феофилактов в X веке вопрос о filioque закономерно не поднимался. Лишь после того, как 962 г. Оттон I Саксонский принудил папу Иоанна XII короновать его императором, вновь стало усиливать германское влияние (в том числе и германского богословия) в Риме. В течение последующих сорока лет Рим был ареной борьбы германской знати во главе с родом Кресцентиев и местной знати во главе с Феофилактами, которая завершилась победой германской партии. Известно, что впервые filioque было присоединено к символу веры в Риме во время торжественного пения Credo на коронации германского императора Генриха II в 1014 г. Это произошло при папе Бенедикте VIII.

Трансформация представлений о filioque. XI век

Ещё предыдущий папа Сергий IV, занимавший папский престол c 1009 по 1012 гг., послал окружное послание в Константинополь, однако, вследствие того, что его исповедание веры содержало filioque, Патриарх, которого также звали Сергий, отказался включить имя нового папы в диптих, то есть в списки имён, поминаемых во время литургии. Важно отметить, что с тех пор и поныне папы больше в православных диптихах не упоминаются.

Таким образом, filioque возникшее на Западе как дополнительный аргумент против готов-ариан, к XI столетию окончательно превратилось в единственно верный, с точки зрения Римской Церкви, богословский тезис, соответственно непринятие filioque трансформировалось из допустимой практики древних церквей (как то было ещё в начале IX века) в заблуждение. Это заложило основы для дальнейшего трагического развития событий в середине XI столетия, то есть стало одним из поводов раскола церкви.

Точка зрения Католической церкви

Католическая церковь подчёркивает, что, с её точки зрения, вопрос filioque представляет собой семантическую проблему, поскольку, чтение Символа Веры как с филиокве (в латинском обряде), так и без него (некоторые Восточно-католические церкви) выражает одну и ту же вероисповедную истину: Бог-Отец — единственный источник Святого Духа, но подаётся Святой Дух и от Сына. Иоанн Дамаскин характеризовал это в своём «Точном изложении православной веры» как «от Отца исходящего, чрез Сына подаваемого».

Интересные факты

6 августа 2000 года Католической церковью была опубликована декларация «Dominus Iesus» («Господь Иисус»). Автором этой декларации был Йозеф Ратцингер, ныне папа . В этом документе во втором абзаце первой части, приводится текст Символа Веры в редакции без филиокве:

«Et in Spiritum Sanctum, Dominum et vivificantem, qui ex Patre procedit, qui ***** Patre et Filio simul adoratur et conglorificatur, qui locutus est per prophetas». («И в Духа Святого, Господа животворящего, от Отца исходящего, которому вместе с Отцом и Сыном подобает поклонение и слава, который вещал через пророков»).

Это вызвало множество комментариев в православной среде, что странно, учитывая тот факт, что некоторые католики восточного обряда могут читать Символ Веры без filioque, так в греческой католической церкви вариант без филиокве принят как основной.

Сама не ставила проблем! Что из этого следует. Духовный опыт жизни во Христе самоидентичен во все века. Но опыт «ословесивает» себя постепенно.

По мере того, как какая-то часть церковной практики, церковной жизни попадает в фокус внимания, она приобретает какие-то канонические черты. Пример – иконопочитание. Христианские изображения известны как минимум с 80 гг. По Р.Х. До 7 века – очень много изображений. Причем явная тенденция к увеличению количества изображений. В то же время, если мы обратимся к текстам, убедимся, что очень мало текстов, говорящих о пользе иконопочитания. Есть несколько авторов, резко протестующих против живописных изображений. Известны несколько текстов церковных авторов, которые описывают, что «у нас это есть», но нет ни одного текста, который бы защищал иконопочитание. И только в эпоху иконоборческих соборов эта практика стала предметом богословского обсуждения. Только тогда церковный разум задумался, а что мы делаем, когда творим икону или творим молитву пред иконою.

Представьте себе, что в этом здании появляется священник, который хочет сдать догматическое богословие. Сельский батюшка. В его селе книжек мало. И поэтому он однажды побывал в Петербурге и купил несколько книг святых Отцов и по ним готовился к экзаменам. Купил то, что было в продаже. не было. И не было. А были книги и . И ему достается вопрос о Тринитарном догмате. И батюшка начнет отвечать точными цитатами из Иринея Лионского и Иустина Философа. Какую оценку он получит? Два балла. И хорошо еще, чтобы преподаватель рапорт архиерею не написал. «Владыка, у вас тут такой еретик завелся! Чистейший арианин». В чем проблема? Не были они арианами. Но контекст размышления о Боге, о Троице, о Христе, в котором вращалась мысль 2-3 столетий был совершенно не тот, как контекст 4 века. Поэтому формулировки этих отцов об отношении Отца и Сына очень приблизительны. И глубокой ошибкой было бы считать, что именно в этих формулировках выражается суть церковного понимания тайны Троицы.

Просто тогда проблемы эти не были в центре внимания. На периферии эти проблемы тогда находились. Отцов 2-3 вв. не это интересовало. Они краем глаза на это смотрели и поэтому смутно об этом писали. В 4 веке надо было внимательно присмотреться. И даны были другие ответы.

То же самое и с филиокве. Этот вопрос всерьез встал только начиная с 9 века. И поэтому мнения богословов до этого времени, времени серьезного анализа этой проблемы, имеют авторитет не больший, чем мнения и об отношениях Отца и Сына. Это и имел в виду , когда сказал: «Историк не должен диктовать богослову». Защитники католичества и будут вам приводить цитаты из раннехристианских писателей как будто бы в пользу филиокве! Вот тут и надо быть осторожными. Богословие никогда не сводится к цитатничеству. Совсем не достаточно привести вовремя нужную цитату. Нет. Надо понять и смысл ее, и смысл самой проблемы. Почему все-таки проблема филиокве так важна. Что различает православную и католиков? Перечислим основные догматы.

Вопрос о папском примате. Имеет отношение к пониманию Святого Духа? Самое непосредственное! Христос, возносясь, сказал: «Не оставлю вас сиротами. Дам вам иного Утешителя». Кого Он имел в виду? Римского папу? Кого Христос оставил вместо Себя в Церкви? Святой Дух или римского епископа? Оказывается, вопрос о папском примате в Церкви есть вопрос пневматологический. Святым Духом живет и управляется Церковь, или же неким администратором ватиканского холма?

В Литургии в чем главная разница между православной традицией и латинской? Эпиклезис. Призывание Святаго Духа на дары. «Ниспосли Духа Твоего Святаго на ны и на предлежащие Дары сия». Поразительная вещь!

Какие бы вопросы, разнящие православие и католичество мы не брали, везде у католиков умаление Святаго Духа.

Догмат непорочного зачатия Девы Марии. Что это означает. Что Святая Дева лишается участия в Пятидесятнице по большому счету. Оказывается, Она была освящена еще до рождения. Личный подвиг Пресвятой Девы, привлекающий наитие Святаго Духа, здесь отстраняется.

Можно вспомнить понимание первородного греха. С точки зрения католиков человек нарушил волю Бога и Бог с тех пор на человека гневается. Юридическое понимание. Православное понимание: человек оказался обезбожен. Оказывается, в православной антропологии человек может быть вполне человеком если он «пропитан» Святым Духом. Облагодатствован. А без этого мы все инвалиды. Адам, согрешив, отгнал от себя Духа Святаго. И поэтому мы оказались такими инвалидами, наследственными инвалидами. С точки зрения католичества, благодать есть некая корона, которая налагается извне. А если человек согрешил, корона снимается. Т.е. что такое человек в перспективе католической антропологии? Адам был возведен в звание ефрейтора, согрешил, лычку с него сорвали. Человек прежний. Внутри него ничего не изменилось. С точки зрения православия все не так. Человек задыхается вне Бога. Болеет вне Бога. В нем начинаются страшные мутации.

Живопись возьмем. Разница иконы и картины понятна. Это опять вопрос о действии Святого Духа. Икона являет человека, преображенного этой благодатью. А на картинах католических мы видим, что Святой Дух как «тарелочка» такая летает над человеком. А человек остается прежним.

Мистику сопоставим православную и католическую. И тоже увидим, что те состояния души, которые в католичестве расцениваются как благодатные, как открывающие присутствие Святого Духа, с точки зрения православной аскетики есть не более чем чисто человеческие, душевные переживания, психические, сексуальные иногда…

Таинства. Кто совершает таинства с точки зрения католического богословия? Священник. Я, властью мне данной, делаю то-то». С точки зрения православной, кто совершает таинства? Дух Святой. А священник – он священнослужитель, он служит таинству. А не совершает таинство.

Что ни возьмем, везде обнаружим умаление Святого Духа. Почему? Трудно сказать. Я не могу сейчас рационально объяснить. Как это связано. Но такие связи есть. Потому что Церковь – живой организм. Повреди где-то одну ткань, один орган, начнут страдать остальные. Хотя, может быть, сразу этого объяснить нельзя будет.

А теперь присмотримся к самому филиокве и посмотрим, что же в этом догмате находится такого, что с точки зрения православного богословия является просто кощунственным. Свят. Фотий, константинопольский Патриарх, который и начал полемику с латинскими богословами по этому поводу, сказал так: «В человеке я вижу тайну богословия». Это очень важные слова. Потому что что бы мы ни говорили о Боге, мы это говорим о человеке. Св. однажды так и сказал. “Какое представление о различении ипостасей и природы ты приобрел в себе самом, перенеси на Бога, и не согрешишь”. И обратное. Как мы понимаем ипостаси Троицы, так мы понимаем ипостаси людей. Поэтому разговор о филиокве, это не только разговор об отвлеченных материях богословия. Это тот вопрос, из которого будет следовать разница даже в политике. И это я попробую показать. Потому что от этого разнится отношение к человеку и восприятие человека.

Тезис: юридизм западной культуры.

Комментарий. Все началось с этого. Скажите пожалуйста. Вы занимаетесь изучением права. Что регулирует право? Отношения между людьми. Право регулирует внутренний мир человека? Нет. Только внешние отношения. Отсюда родился принцип, который лег в основу всей западной культуры. Определение личности. «Персона эст релацио». Личность есть отношение. Принцип, который был впервые сформулирован (Буа Эссе?) христианским латинским писателем 5 века. Затем был воспринят Фомой Аквинским.

Прежде чем идти дальше, несколько слов о терминах. Что означает слово «ипостась»? Чисто этимологически? История слова? Дохристианская история не знает слова, которое бы соответствовало современному понятию слова «личность». Те слова, которыми обозначался человек, отдельный, индивидуальный человек, в греческом и латинском языках дохристианских имели совершенно другой смысл. Например, слово ипостась. (На русский буквально – «подлежащее»). Скажем, в септуагинте «ипостась» означает фундамент, основание храма. Под ипостасью имеется в виду некое конкретное существование. О чем идет речь. Аристотель описывает эти понятия. У него два очень важных термина. Природа – как таковая. Вот есть стулья. Сто стульев стоит в этом зале. Вот есть некая природа стула. То, благодаря чему мы этот предмет называем стулом. А вот есть отличия. Что отличает один стул от другого. Вот он поцарапан. Что-то нарисовано… Вот это будет ипостась этого стула. То есть некоторые черты, по которым этот стул можно отличить от его соседа. Дальше. Слово «ипостась» имеет отношение к такой философской проблеме. Часть и целое. Возьмем котенка. Котенок состоит из частей? И да, и нет. Смотрите в чем проблема. Берем котенка за ухо. Ухо, это котенок? Хвостик, это котенок? Усики его сами по себе? Представьте, что взяли котенка, разобрали его на запчасти, все лежит у нас на столе. Берем каждую часть по отдельности, говорим. Котенок? Нет. Котенок? Нет. А где котенок? Если ни в одной из частей котенка нет. Вот это есть проблема части и целого. Целое вроде бы состоит из частей, и в то же время, взяли все части, сгребли в одну кучу – все части на месте – не мяукает. Почему? Значит, целое есть не просто совокупность частей. Целое есть что-то неуловимое. Что в руки взять нельзя, но что оформляет, одушевляет все эти части в некое единство. Вот это тоже один из смыслов аристотелевского понимания ипостаси. Вновь повторим. Греческий язык применяет слово «ипостась» в качестве подставки, фундамента и т.д. Поэтому у котенка есть ипостась. У этого стула есть ипостась. У любого сложного тела есть ипостась, которая оформляет все его части, берет, собирает, некая идея вещи, которая держит все это.

Было в греческом языке еще другое слово. Просопон. Приставка «прос» – «через» или «к». «оп» – корень – «видеть», оптика. Буквально означало «маска». Маска актера античного театра. Просопон означает маска, личина. Это то, благодаря чему один человек отличается от другого человека. Физиономия его, грубо говоря. Просопон. Это очень важно понять. Гомер, например, пишет так: когда Ахилл смеялся, он устрашал врагов своими просопонами. В русском переводе «зраками». Гримассами. Это то, по чему одного человека можно отличить от другого. Просопон.

А в латинском языке были свои слова. Индивидуум. Это точная калька греческого слова «атомон» – атом. Неделимый. Вот котенок – неделимый, потому что разделить котенка немыслимо. Стул – тоже. Потому что если вы стул разберете на части, стула не будет. Было слово «субстанция» – точная калька слова «ипостась». И, наконец, слово «персона». По русски переводили «парсуна». В 17 веке. Это тоже маска. Только какой здесь корень? Сонум. Звук. Через – сонум – звук. Дело в том. что в античном театре маска выполняла роль резонатора, она усиливала звук. И поэтому тоже называлась персона. Звучащая через. Через маску звучал голос. Это важно понять.

Итак, когда настала пора христианству в привычном языке выражать свою тайну, тайну личности, восток и запад сделали разные выборы. Восточнохристианские мыслители для обозначения личности избрали термин «ипостась». Западные писатели – избрали термин «персона». Или «просопон». И это была огромная разница. В 20 веке написал Лев Карсавин. «Мне – говорит – искренне жаль моих западных коллег, которые вместо слова ипостась или личность должны пользоваться термином «харя». Потому что действительно маска и есть некая «харя».

Так вот. Что произошло дальше. «Персона эст релацио». То есть то, что во мне внешнего – обращено к другому. В Ветхом Завете есть такая фраза. «Человек смотрит на лица, Бог взирает на сердца». Вот это и есть разница между «персоной» и «ипостасью». Ипостась – это нечто глубоко спрятанное, основа, подставка, то что глубоко-глубоко. На языке Библии ипостась – это сердце. Что-то глубоко спрятанное, потаенное. Персона – напротив. То, что максимально явленно, открыто. И вот из этого уже дальше произрастет филиоквизм.

Личность – это отношение. Кстати, что из этого следует? Что если человек это его отношения с другими людьми, отсюда и рождается пафос власти в западном обществе. Потому что отсюда рождается идея: а если изменить способ взаимоотношений между людьми, тогда появится новый человек, новое человечество. Вот отсюда марксизм возникает. Отсюда возникает идеал инквизиции. Если наши люди придут к власти. С помощью законов, своих законов они изменят ткань социальных отношений, и в результате возникнет новый человек.

Путь православный, какой? Менять ипостасность! Сердце человека изменить сначала. И из измененного сердца будут истекать другие отношения между людьми. Пафос западной цивилизации – от католиков до марксистов, другой. Придти к власти, создать новые отношения, и в этих новых отношениях возникнут новые сердца. Отсюда знаменитый тезис Маркса: сущность человека есть совокупность общественных отношений. Это из Фомы Аквинского все идет! И не случайно Томас Мор – основатель утопического социализма, святой католической церкви, это все связано.

Так вот. Если личность есть отношение, тогда возникает знаменитый тезис, который знаком многим из вас. Потому что иногда даже православные богословы не подумавши эту формулу употребляют. «Святой Дух, это отношение любви, связующее Отца и Сына». Красивая формула. Но чудовищная. Потому что она означает, что Святой Дух сводится к функции. К отношению. Он лишается ипостасности. Именно ипостасности, личности здесь нет, а есть только функция. А они это говорят и о Сыне тоже! И Сын есть отношение! Вот в чем разница.

Православное богословие утверждает, что Личности Божества выше, чем Божественная Природа. Католическая мысль утверждает обратное. «В Божественной Природе возникают Божественные Ипостаси». Православная формула такая, по формуле : «Из Ипостаси Отца вытекает Божественная Природа. Кроме того Отец рождает Сына и изводит Дух, дает им всю полноту своей Божественной Природы». То есть первична Ипостась Отца. Она выше Божественной природы. Из Ипостаси Отца все истекает, и Он разделяет Свою Божественную Природу, не деля Ее, а давая соучаствовать в Ней Сыну и Духу.

Прежде чем мы пойдем дальше, надо еще с этими терминами повозиться. Попробуем в себе самих понять, что такое ипостась и природа, а потом о Боге будем говорить. В себе самих вы понимаете, что такое личность, или нет? Точно понимаете? Я бы сказал так. Понять это может быть и можно. Выразить невозможно. Это тот случай, когда как собака: все понимает и молчит. Вот так и богослов на самом деле. Он кое-что понимает, но все равно молчит. Но попробуем это выразить так. Вот три основные категории я попробую ввести: природа, индивидуальность, личность.

Природа человека: каждый из нас является человеком. Это означает, что в каждом из нас есть некоторые специфические свойства, которые отличают нас от тех стульев, на которых мы сидим. Вот то, что отличает человека от животных, или от ангелов, от камней, стульев, это и есть человеческая природа, человеческая сущность. Но. Тем не менее, хотя все мы человеки, все мы разные. Вот индивидуальность, это то, чем мы отличаемся друг от друга. Что такое индивидуальность? Скажу такую формулу. Индивидуальность – это мера явленности природы в данном человеке. Можно сказать иначе. Каждый из нас индивидуален в той степени, в какой неполноценен. Поясняю. Представьте себе, что мы составляем некую психологическую карту для некоего нашего собрата. Вот нас интересует раб Божий Иоанн. И мы строим график. Систему координат. По горизонтали откладываем качества, которые измеряем. А по вертикальной оси количественные показатели. Скажем, в процентах. Теперь нас интересует: раб Божий Иоанн в какой мере является разумным существом? Предположим, степень его интеллектуального развития – 60%. Что это означает? Можно сказать, что на 60% он гений, а можно сказать, что на 40% он идиот. И то и другое будет по своему справедливо. Далее. Нас интересует его эстетическое развитие. Мужик, чего с него взять, понятно, что эстетика у него, скажем, на 20%. Религиозное его развитие нас интересует. Но тут вопрос, до какого курса семинарии он доучился. И если, не приведи Господь, до 4 курса доучился, то религиозность на уровне 10%. Я полагаю так… Построили такой график. Нас интересуют этические качества – предположим на уровне 30%. Возьмем другого. Раба Божия . Ну интеллектуальное развитие выше 40% быть не может – женщина все таки. Религиозное развитие может быть даже выше, это бич церкви – женская религиозность, предположим, у нее на 80 зашкаливает, эстетическое на 82%, без Бортнянского или Чайковского спать не ложится, этические качества – посплетничать любит, поэтому 30% дадим. Получается такой график. И у каждого он свой. Вот нет такого человека, который на 100% был бы человеком! На 100% талантлив во всем. Только один Человек такой был. Всечеловек. Эссе хомо. Иисус из Назарета. Только один был талантлив во всем. Все остальные мы – обломки Христа, обломки Адама. У каждого из нас своя история болезни. Помните, у Толстого, «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастлива по-своему». Так и у нас. Каждый несчастлив по-своему. И это и есть индивидуальная характеристика. Так вот, поэтому в некотором смысле индивидуальность есть мера ущербности природы нашей. Если бы мы все были вполне людьми, мы были бы неотличимы друг от друга. Вполне людьми. Но мы лишь частично люди. Поэтому у нас у каждого своя история болезни и вы знаете, что даже по пломбе во рту можно идентифицировать человека.

Однако смотрите. Вот мы берем некую черточку, которая в этом человеке индивидуальна. Предположим. Едете вы в метро и у вас в кармане гордый студенческий билет Санкт-Петербургских духовных школ. Вот, это точно, это ваша индивидуальная черта, которая вас отличает от всех остальных пассажиров этого вагона метро. Но когда вы вошли в семинарию, это продолжает быть вашей индивидуальной чертой? В этом здании? Нет. Что я хочу этим сказать. Индивидуальная черта всегда повторима. Индивидуальность – это не личность. Любая индивидуальность повторяема. И напротив, если мы видим в некоем человеке какую-то черточку, которая повторяется в другом, значит, это не личностная черта, а индивидуальная. А что такое личность? А личность – это тот субъект, то «я», которое владеет всеми этими черточками. То есть я говорю так. Природа отвечает на вопрос «что». Индивидуальность отвечает на вопрос «как». Личность отвечает на вопрос «кто». Смотрите. Вот бумажка у меня в руках. Поставим вопрос. Что держит бумажку? Ответ какой будет? Рука. Ставим вопрос: кто держит бумажку? Ответ какой будет? Можно ответить – «палец» на этот вопрос? Нет. Нужно назвать имя. Или личное местоимение. Так вот. Личность – выше всех качеств. Личность владеет качествами.

Теперь надо будет обратиться к учению . Учение о двух волях Максима Исповедника знаете? Две воли, которые есть в каждом человеке. «Фелима физике» – природная воля и «фелима гномике» – личная воля или проэрисес. Личная воля или произволение. Что это такое. В каждом из нас постоянно заседает некий парламент. Скажем, наступает вечер. И в человеческой душе начинается гвалт. Разные фракции требуют своего. Например, фракция головы говорит: “Нужно пойти в библиотеку, почитать что-нибудь”. Фракция сердца робко возвышает голос, говорит: “Слушай. Книжки и так читаешь. Помолиться бы надо. На службочку забежать”. Фракция желудка говорит, «да вы что, ребята. Поесть надо». Есть еще фракция радикальных демократов, которая предлагает им вообще молчать. Так вот. Этот парламентский базар, он происходит в душе каждого человека. А моя личность им отвечает знаменитым тезисом советской продавщицы: вас много, я одна. Это вопль моей несчастной личности перед лицом этих фракций. Да подождите, с кем я должна сочетаться, чтобы этот волевой импульс реализовать. Потому что это действительно парламент. А личность – это спикер. И если спикер не вставит этот вопрос в повестку дня, и не объявит голосования, ничего не получится. Нет природы без ипостаси. Великая формула Аристотеля, которая потом повторялась отцами восточной церкви. Не может быть реализован никакой природный импульс, если он не воипостазирован. Вот великий термин «воипостазирование». Так вот. Моя воля. Природная воля. Желудка, например. Мне подсказывает: «Надо поесть». В этом есть какая-то греховность? Ни малейшей греховности. А где рождается грех? рождается тогда, когда моя личностная воля предлагает неверный путь к достижению природного блага. То, что я хочу поесть, в том греха нет. Но если я достану сэндвич и буду его жевать перед Царскими вратами во время Херувимской, это будет грех. Почему? Потому что невовремя и некстати. Почему? Потому что тогда я глушу более высокий импульс. Ради того, чтобы дать более низкому. Вот тогда и происходит грех.

Что еще можно сказать. Я хочу есть. Но мой желудок, как правило, не подсказывает мне, что именно я хочу есть. И каким именно образом? Другие инстанции отвечают на вопрос, как я удовлетворю жажду желудка. Я могу пойти попросить милостыню. Могу пойти пофлиртовать с девушкой, которая работает в столовой. Могу пойти обокрасть первоклассника. Много интересных вещей я могу сделать. Могу киоск ограбить. Много вариантов. Но желудок мне не диктует. Моя природа не диктует мне грабить первоклассника или еще что-то. Она говорит «дай поесть». От личного произволения зависит, какой путь для удовлетворения этого желания я изберу.

Еще один пример. Садовник поливает цветы. Садовник – это личность. Он поливает из шланга. Скажите пожалуйста, вода, которой он поливает, из садовника течет? Нет. Из шланга. Это очень важно понять. Что в православной антропологии источником энергии является не личность, а природа. Личность управляет этими энергиями. Но не рождает их. Садовник поливает эти цветы. Вода из водонапорной системы. А от садовника что зависит? Как кран. Прибавить напор воды, убавить. Направить сюда или направить сюда. Можно поливать сначала этот куст, потом этот. Можно этим шлангом прочистить морды прохожим. Все можно сделать. Но. Поймите вот эту «роль личности в истории». От выбора, произволения, от гномической воли моей личности зависит, куда я направлю природную мою энергию. Какую из моих природных энергий. Когда и с какой интенсивностью.

Зачем я это говорю. Поймите. В православной антропологии личность возвышается. Над хаосом природных энергий и личность свободно решает, какая из энергий куда пойдет и когда. Также мы мыслим о Боге. Божественная Личность тоже возвышается над Божественной природой и владеет Ею и проявляет Себя так, иначе, этим образом или иным. Поэтому в православном богословии Личность Бога первична по отношению к Божественной природе. Эта первичность великолепно выражена словами Григория Богослова. Это очень сложная формула, она звучит очень кратко, но она сложная. Звучит она так: не Сущий из сущего, но сущее из Сущего. Перевожу на русский язык. Не тот, Кто есть, т.е. Иегова, из того, что есть; не Личность Бога-Отца из субстанции, но то, что есть, т.е. субстанция безличностная, из Того, Кто есть. Вот философская проблема, которая за этим стоит. Что первично в нашем мире? Личность, или безличная субстанция? Индийская философия, оккультизм и филиоквистское богословие считают, что сначала существует безличная божественная субстанция, в которой логически позднее, я не говорю хронологически позднее, но логически позднее, возникают Божественные Персоны. Личности.

Когда католики начали эту концепцию обосновывать, византийские богословы задали им серию очень каверзных вопросов. Первый. Понятно. Мы все понимаем. Вы там с арианами спорили, поэтому сказали, что Святой Дух исходит от Сына, как и от Отца. Однако у нас к Вам вопрос. Понимаете ли вы, что вы этим самым сказали? Что Дух исходит от Отца и от Сына? Тем самым вы сказали, что Дух Богом не является. Католики чешут в тонзуре. Как это? Почему это Он Богом не является? Византийцы отвечают. Элементарное правило философии и диалектики. Бог – это вечное существо? Да, конечно. Но ведь вечным может быть только то, что неразрушимо. Согласны? Да, согласны. А неразрушимо может быть только то, что не может подвергнуться разрушению. Согласны? Да, согласны. А не может подвергнуться разрушению только то, что бессоставно. То что в принципе нельзя разъять на части. То есть абсолютно единое и простое бытие. Да, согласны. Скажите, а как из двух разных начал может появиться абсолютно простое бытие? Из двух составных частей простое может быть? Значит если вы утверждаете, что Ипостась Духа имеет две причины, Отца и Сына, в таком случае Он не вечен, Он не Бог. Чешут тонзуру опять.

Нет, мы не это хотели сказать. Мы хотели сказать, что Святой Дух исходит от Отца и от Сына как от одной причины. Здесь православные говорят. Простите. А что общего у Отца и Сына? Ответ. Божественная природа. Правильно. Так вы что, хотите сказать, что из природы Отца и Сына исходит Святой Дух? Да. Так что, в таком случае получается, что у Святого Духа другая природа? Тогда уж говорите честно. Из природы Отца, Сына и Святого Духа исходит Святой Дух. Уж если Он абсолютно единосущен, все, что имеет Отец, имеет Сын. И должен иметь Святой Дух тогда. Или вы говорите, что в Отце и в Сыне Божественная природа вполне, а в Святом Духе только отчасти. Тогда тоже Святой Дух не Бог.

Дальше. Здесь что очень важно понять. В православной традиции имена Отец, Сын и Дух различают лица Троицы. Заметьте. В латинской традиции они соединяют Троицу. В православной – различают. Скажите пожалуйста, почему мы говорим, что Святой Дух исходит от Отца? А почему мы не говорим, что Дух, как Сын, рождается от Отца? Есть какая-то разница между рождением Сына и исхождением Духа? Как вы думаете? Нету. Ни малейшей разницы. А мы говорим, что Сын рождается, а Дух исходит только для того, чтобы не повторять дважды слово «рождается». Потому что если получится, что «Сын рождается от Отца» и “Дух рождается от Отца”, то это означает, что появляется некое свойство, которое есть у двух Лиц Троицы и нет у Третьего. Как мы с вами назвали свойство, которое повторяется у нескольких личностей? Но не у всех? Индивидуальность. А индивидуальность что? Ущербность. Тем самым мы разбили Троицу на трех богов.

То же самое происходит в филиокве. Оказывается, свойство, ипостасное свойство быть причиной Духа есть у Отца, а также есть у Сына, но его нет у Духа. Личностные свойства, это только те свойства, которые есть у одной ипостаси, но их нет у двух других. Только тогда это личное имя, даже не свойство, а имя. Имя, по котрому мы различаем одну Ипостась от другой. Но это не характеристика, как пишется на выпускника школы, мы не можем вам сказать качественную характеристику – вот вам «портрет» Отца, «характеристика» на Сына, а вот вам «рекомендация» на Духа Святого! Не можем мы такого сделать! Нет ничего такого у Сына, чего бы не было бы у Отца и у любого из Лиц Троицы, иначе мы с вами получаем трех разных богов. Как в этом зале сидят множество отдельных людей. Индивидуальностей. Так вот, поэтому, признавая филиокве, тем самым разбиваем Троицу. Появляется свойство: быть причиной Духа, которое есть у двух Ипостасей и нет у третьей. Но если оно есть у двух, значит это не природное свойство и не Ипостасное. Какое? Индивидуальное. Троица разбита.

Ну а с точки зрения философской вновь и вновь повторю. Вопрос о филиокве – это вопрос прежде всего вот о чем. Может безличное бытие быть причиной возникновения личности? Филиокве утверждает: да, может. Безличностная природа Отца и Сына есть причина личного бытия Духа. И это уже пантеизм. Это то, что уже уничтожает самый смысл библейского богословия, то, что открыло западный мир для оккультизма, для пантеизма, для Гегеля, Шопенгауэра и итоги этого мы видим в сегодняшнем возрождении неоязычества. Так что в истории, особенно в истории духовной, все слишком тесно соотносится между собой.

Возвращаемся к началу. В каком месте моего рассказа вы запутались и перестали меня понимать? Попробуем вернуться к этому месту. Хорошо. Чего я хочу добиться от вас. Обычной студенческой реакции. «Непонятно, но здорово». Этого я добился? В чем моя задача. Я не собираюсь готовить из вас людей, которые были бы в состоянии вести какой-то серьезный диспут на тринитарные темы. За такое время это немыслимо. Главное пояснить. Если даже некто со множеством крестов или панагий будет говорить вам, что разница тут невелика, что это особенности греческого и латинского языков и этому не надо придавать значения – неправда. Это фундаментальная вещь. Которая различает понимание человека на западе и на востоке. В частности, из этого разного понимания персоны и ипостаси воспоследовало то, что в православных странах не возникла тематика прав человека. Понятно почему. Потому что можно защищать права персоны. А права сердца как защитить? Понимаете, вот есть такой закон – о свободе совести. И это абсурд – с точки зрения православной. Не может быть закона о свободе совести! Потому что свобода совести есть феномен не юридический, не социальный, а онтологический. Совесть свободна у любого человека вне зависимости от того, признает это государство, или не признает. В православном мире всегда считалось так. Такое глубокое ощущение, что внутренний мир человека – помните апостола Петра – «сокровенное сердце человека» – это есть ипостась. Истинное «я» в человеке настолько глубоко запрятано, что внешняя социальная среда к нему почти не имеет отношения. И поэтому православный согласится почти с любой социальной системой. С любым режимом власти. Он скажет: вы, главное, мою внутреннюю святыню не трогайте. Пусть там, надо там петь кому-то «многая лета», да Бог с тобой, пожалуйста. Кому-то налог отдать, кесарю кесарево? Не проблема! Но в глубине моего сердца позвольте мне духом моим быть верным Христу. Западный мир, напротив, всегда требовал, чтобы персона могла реализовать свои права, чтобы ее действия были защищены, и т.д. Отсюда такой внешний активизм, регуляция отношений, то есть это даже в области политической сильно сказывается.

Введение. Обзор источников

Глава 1. Исторический взгляд на причины возникновения филиокве …………

1.1. Предпосылки возникновения догмата……………………………………

1.2.Учение блаж. Августина……………………………………………………

1.3.Два направления развития троичного богословия………………………..

Глава 2. Развитие учения о филиокве в Западной Церкви………………………

2.1.Первое упоминание.

2.2.Утверждение филиокве во Франкской церкви.

2.3.Собор в Аахене 809 г.Карл Великий.

2.4.1014 г.- окончательное признание догмата филиокве

2.5. Ферраро-Флорентийский Собор 1438 года………………………………

Глава 3.Догматический смысл формулировки «чрез Сына». Богословская

оценка филиокве …………………………………………………………………

Заключение

Библиографический список

Введение

Величайшая тайна и сердцевина христианской религии - это тайна Пресвятой Троицы. Соответственно, главной темой, обсуждаемой христианскими богословами на протяжении почти двух тысяч лет, было и остается отношение трех Лиц в едином Боге - Отца, Сына и Святого Духа. Жаркие споры о Троице не только определили пути христианского богословия, но и основательно повлияли на исторический путь Церкви, породив многочисленные ереси, секты и явившись причиной крупных религиозно-политических распрей.

В настоящее время главные христианские Церкви в целом исповедуют одно и то же учение о Святой Троице, расходясь только в формулировке единственного пункта этого учения.

Речь идет о т.н. “Filioque” - учении Католической Церкви об исхождении Святого Духа не только от Отца (на чем настаивают православные богословы), но и от Сына, что зафиксировано в принятой католиками редакции Никео-Константинопольского Символа веры. Последняя только тем и отличается от православной, что в нее внесено слово “и Сына” (лат. “Filioque”) применительно к источнику исхождения Святого Духа (“от Отца и Сына исходящего”). Но именно это маленькое добавление оставалось и продолжает оставаться важнейшим богословско-догматическим препятствием на пути к взаимопониманию и сближению братских христианских Церквей.

Глава 1.Исторический взгляд на причины возникновения « filioque »

1.1.Предпосылки возникновения догмата

С самого начала следует отметить, что между западными и восточными римлянами (???) никогда не было спора о Филиокве; были, так сказать, семейные раздоры в связи с деталями христологического учения, были и Вселенские Соборы, обсуждавшие вопросы, связанные с Личностью Христа. Западные римляне выступили и в защиту икон, вопрос о которых был решен на Седьмом Вселенском Соборе, но они никогда не поддерживали Филиокве ни как учение, ни как добавление к Символу веры. Спор о Филиокве, таким образом, не был конфликтом между патриархатами старого и нового Рима, а был конфликтом между франками и всеми римлянами, как на Западе, так и на Востоке. При рассмотрении этого вопроса с исторической точки зрения серьезное затруднение представляет то, что, когда начались столкновения, западные римляне были почти всецело завоеваны либо германскими племенами, либо арабами и сам патриархат старого Рима был под властью франков. Чтобы укрепить свое владычество над папским престолом и не дать франкам захватить администрацию Церкви в бывшем экзархате, как они всецело захватили ее в середине VII века в Галлии, превращенной уже во Францию, римляне издали законы избрания пап: кандидатами на папство могли быть только кардиналы, диаконы и пресвитеры Рима, которые, кроме того, должны были быть римской национальности. Мирянам выдвигать кандидатуру строго запрещалось. Именно посредством назначения мирян-военных франки и захватили римскую этнархию в Галлии к концу VII века. Как бы то ни было, эти защитительные меры для закрепления Римского папского престола за римлянами были провозглашены на соборе, состоявшемся в Риме в 769 году в присутствии 13 франкских епископов. Однако тождественность западных и восточных римлян как единой, неделимой нации, верной римской вере, провозглашенной на Вселенских Соборах, происходивших в восточной части империи, совершенно не принимается во внимание историками германского происхождения, поскольку они постоянно именуют восточных римлян "греками" и "византийцами". Таким образом, вместо того чтобы говорить о церковной истории в терминах единой и неделимой римской нации и Церкви, захваченной на Западе германскими завоевателями, европейские историки были втянуты во франкскую перспективу и поэтому рассматривают церковную историю так, как если бы в ней существовало греческое христианство, отличное от христианства римского. Восточные римляне для них - греческий христианский мир; франки же и другие германские народы латинского языка плюс западные римляне, особенно принадлежащие папскому государству, - мир латинский. Так создался исторический миф, что западноримские отцы Церкви, франки, ломбарды, бургундцы, норманны и т.д., представляют собою единое, постоянное и исторически непрерывное латинское христианство, четко отграниченное и отличное от христианства греческого. Таким образом, оказалась безоговорочно принятой в течение стольких веков терминология "греческий Восток и латинский Запад". Гораздо более правильное понимание истории, ставящее спор о Филиокве в его подлинную историческую перспективу, основано на римской точке зрения на историю Церкви, и мы находим ее и в латинских, и в греческих источниках, так же как и в сирийских, эфиопских, арабских и турецких.(это Ваши мысли???) Все они указывают на различие между христианством франкским и римским, а не мифическим христианством латинским и греческим. Имея в виду этот исторический фон, можно оценить значение некоторых исторических и богословских факторов, лежащих в основе так называемого спора о Филиокве, который, по существу, является продолжением усилий германов и франков удержать в своей власти не только римскую нацию, уже превращенную в рабов франкского феодализма, но также захватить и удержать остальную римскую нацию и империю. Чтобы лучше обосновать этот исторический подход, мы укажем на следующее:

1) Вероисповедные различия между святым Амвросием и блаженным Августином соответствуют различиям между франкскими и римскими богословскими методами и учением. Они коренным образом расходятся в вопросах ветхозаветных явлений Логоса, существования "общих понятий" в общих рамках учения о Святой Троице, характера общения между Богом и человеком, в том, каким образом Христос открывает Свое Божество апостолам, и вообще в соотношении между вероучением и мышлением, иначе говоря, между откровением и рассудком. Амвросий явственно следует восточноримским отцам, Августин же следует Библии, истолкованной в рамках мысли Плотина, и своего неизжитого манихейского прошлого.

2) В то время, когда франки покоряли провинцию Галлии и превращали ее в свою Францию, провинция эта была местом столкновения между последователями Августина и святого Иоанна Кассиана. Последний через свое монашеское движение, свои писания в этой области и в области христологии оказывал сильное влияние даже на Церковь Древнего Рима. У этого святого и других, таких как Амвросий, Иероним, Руфин и Григорий Великий, мы видим полное тождество между восточно- и западноримскими христианами в вероучении, богословии и духовной жизни. Внутри этих рамок Августин в западноримской области был включен в общее римское богословие. В восточной же римской области Августин был просто неизвестен.

3) В противоположность этому общему положению восточного и западного римского богословия франкская богословская традиция входит в историю как читающая и знающая всецело только одного Августина. По мере того как франки знакомились с другими римскими отцами греческого или латинского языка, они подчиняли их всех авторитету августиновских категорий. Даже догматы, провозглашенные Вселенскими Соборами, заменяются августиновским пониманием этих догматов.

4) Это обоснование их богословия порождает внутри феодальной системы уверенность франков в том, что их богословие самое лучшее, - не только потому, что оно основано на том, кого с тех пор латинское христианство считает самым великим отцом патристического периода, но еще и потому, что франки и другие германские народы по самой природе своего происхождения являются благородной расой, превосходящей и римлян, и "греков", и славян. Естественным результатом этого превосходства является, конечно, то, что германские народы, особенно же франки, норманны, ломбарды и, наконец, германцы, создают лучшее богословие, нежели римляне. Таким образом, схоластическая традиция германской Европы выше святоотеческого периода римлян.

Появление франкского богословия на исторической сцене совпадает с началом спора о Филиокве. Поскольку римские отцы заняли в этом вопросе четкую позицию, так же как и в вопросе об иконах, первоначально также осужденных франками, последние стали автоматически считать, что святоотеческий период закончился на Востоке со святым Иоанном Дамаскиным (по крайней мере с тех пор как они признали Седьмой Вселенский Собор), а на Западе с Исидором Севильским. После них Римская империя уже не может давать отцов Церкви потому, что римляне отвергли франкское Филиокве. Этим отвержением они отрезали себя от основного ствола христианства, который теперь отождествляется с христианством франкским, особенно с тех пор как франки вытеснили римлян из папства и присвоили его себе. 6) С римской точки зрения, однако, римская святоотеческая традиция не только не иссякла в VIII веке, но продолжала свою полнокровную жизнь в свободной империи на Востоке, а также в областях, занятых арабами. Исследования настоящего времени приходят к заключению, что римский святоотеческий период продолжается и далее, включая отрезок римской истории под турецким владычеством после падения Константинополя. Это значит, что Восьмой Вселенский собор (879) при святителе Фотии, так называемые Паламитские соборы XIV века и соборы Римских патриархатов в течение турецкого периода все являются продолжением и неотъемлемой частью истории святоотеческого богословия и римской христианской традиции.

Восьмой Вселенский собор 879 года, даже не упоминая франков, осудил тех, кто что-либо убавляет или прибавляет к Никео-Константинопольскому Символу веры, а также тех, кто еще не признал Седьмой Вселенский Собор. Прежде всего следует подчеркнуть, что здесь первый пример в истории, когда Вселенский собор осуждает еретиков, не называя их. Знаменательно также, что Коммониторий собору папы Иоанна VIII не упоминает о необходимости осудить тех, кто что-либо добавляет или убавляет в Символе веры. Существует, однако, письмо Иоанна Фотию, обычно помещаемое в конце Деяний собора, в котором резко осуждается Филиокве и описывается как нечто вставленное совсем недавно, но ни в коем случае не в Римской Церкви, и выражается просьба, чтобы для исключения его было использовано папское увещание, поскольку более резкая позиция могла бы повести к насильственному его включению. Выставлялись аргументы, что существующая ныне версия этого послания была составлена в XVI веке. Однако эта версия совершенно точно соответствует условиям, в которых находилось папство в Риме под франкским владычеством во времена Иоанна VIII, и условия эти не могли быть известны в XVI веке ни франкам, ни восточным римлянам. Власть франков над папством, хотя и не совершенно сведенная на нет со смертью Карла Великого в 814 году, была, однако, ослаблена разделением его империи, а затем и совершенно парализована новым завоеванием Южной Италии римской армией, начавшимся в 867 году, то есть в том году, когда умер первый профранкский папа Николай I. Римская власть, однако, еще недостаточно прочно установилась, чтобы в 879 году папство уже могло позволить себе вероучебную борьбу с франками. Такой открытый конфликт привел бы к превращению папской Романии во франкское герцогство, а римское население оказалось бы в том же положении, в котором находились римляне в других частях западной половины империи, покоренных франками и другими германскими народами, а это, конечно, означало бы насильственное включение Филиокве в Символ веры. В то же время, после смерти Карла Великого, Римские папы как будто начинают иметь реальное влияние на франкские королевства, которые признают магическую власть пап помазывать императора для Запада и, таким образом, приравнивать его к императору Востока. Иоанн VIII, как кажется, имел в этом отношении исключительный успех, и его просьба к Фотию о разрешении применить свое увещание для исключения Филиокве из Символа была, несомненно, основана на реальной возможности успеха.

Протестантские, англиканские и папские ученые всегда утверждают, что со времен Адриана I или Льва III и в период Иоанна VIII папство противостояло Филиокве только как добавке к Символу веры, но никогда не как вероучению или богословскому мнению. Так, считается, что осуждение Восьмого Вселенского собора было принято Иоанном как осуждение добавления, а не Филиокве как учения. Однако как письмо Фотия, так и вышеупомянутое письмо Иоанна VIII к Фотию свидетельствуют, что папа осудил Филиокве также и как учение. Тем не менее Филиокве не могло быть публично осуждено как ересь Церковью Древнего Рима. Военный контроль папской Романии был в руках франков, которые, будучи неграмотными варварами, были способны на любое преступное деяние против римского духовенства и населения. Присутствие франков в папской Романии было опасным, и с ними надлежало обращаться с великой осторожностью и тактом. В глазах римлян галльская и итальянская Романия представляет собою одну непрерывную страну, тождественную с восточным римским государством, и, таким образом, захваченные франками, ломбардами и норманнами свободные части Романии с римской точки зрения являются единым целым, тогда как с точки зрения германских европейских завоевателей они оказывались осчастливленными тем, что завоеваны и освобождены от так называемых "греков", или теперь "византийцев", и уже не имеют никакого отношения к римлянам свободной Романии.

То, что вышеизложенное позволяет правильно понять исторический контекст спора о Филиокве и место Римских пап в этом конфликте со времени Пипина до появления на папской сцене тевтонских или восточных франков в 962-963 годах и удаления римлян из папской этнархии, завершившегося в 1009 году, следует из:

а) вероучебных позиций Анастасия Библиотекаря, главного советника профранкского папы Николая I и затем Иоанна VIII при подготовке Восьмого Вселенского собора 879 года, представлявшего собою вновь восстановленное римское господство над папством;

б) из отношения к Филиокве папы Льва III.

Анастасий Библиотекарь явственно сначала не понял августиновскую основу франкского Филиокве, поскольку он в этом вопросе упрекает "греков" в их возражениях и обвиняет их в неприятии толкования Максима Исповедника о двух употреблениях этого термина: первом, когда исхождение означает послание, в котором Дух Святой исходит от Отца и Сына (в этом случае и Дух Святой участвует в деле послания и оно, таким образом, является делом всей Святой Троицы), и втором, когда исхождение означает причинное соотношение, из которого вытекает само существование Святого Духа. Максим уверяет Марина, к которому он пишет, что в этом последнем смысле западные римляне признают причинное исхождение Духа Святого только от Отца и не считают Сына причиной. Но не такова была позиция франков, которые в этом вопросе следовали не западным римлянам, а Августину; учение же последнего легко истолковать как учение о получении Духом Святым Своего бытия от Отца и Сына, тогда как Амвросий принадлежит к традиции, разъясненной Максимом. Но это также означает, что западные римляне никогда не могли поддерживать включение Филиокве в Символ веры не потому, что они не хотели раздражать "греков", а потому, что это было бы ересью. Западные римляне прекрасно знали, что термин "исхождение" был внесен в Символ как параллель термину "рождение" и что оба они означают причинное отношение к Отцу, а не энергию или послание. Может быть, в результате осознания того, что франки в этом вопросе запутались и в своей безграмотности говорят опасные вещи, Анастасий и пришел к серьезной переоценке франкской угрозы и к поддержке восточноримской позиции, ярко представленной великим Фотием.

То, что истолкование Филиокве, данное Максимом Исповедником, соответствует позиции Римских пап, явствует из случая со Львом III. Отчет франкского монаха Смарагдуса о беседе между папой Львом III и тремя апокрисиариями Карла Великого, в том числе самим Смарагдусом, ясно свидетельствует об этой последовательности в папской политике. При чтении отчета Смарагдуса о встрече между посланниками Карла Великого и папой Львом III поражает не только тот факт, что франки так смело добавили Филиокве к Символу веры и превратили его в догмат, но и тот высокомерный тон, которым они авторитетно заявили, что Филиокве необходимо для спасения и что оно - улучшение учения о Святом Духе, которое было хотя и хорошо, но неполно. Это было сказано в ответ на резкий намек Льва на смелость франков. В свою очередь, Лев предупредил, что при попытке исправить то, что хорошо, нужно сперва удостовериться, что дело действительно идет о попытке исправления, а не искажения. Он подчеркивает, что не может поставить себя выше соборных отцов, которые не ввели Филиокве не по небрежности или невежеству, но по Божественному вдохновению. Здесь встает вопрос: где же новоявленная франкская богословская традиция взяла ту мысль, что Филиокве есть усовершенствование Символа и что оно было опущено в вероисповедном тексте по небрежности или невежественности соборных отцов? Поскольку Августин был единственным представителем римского богословия, с которым франки были более или менее полно знакомы, нам надлежит обратиться к Иппонскому епископу за возможным ответом. Лев явно понимает, что изложенное франками учение святых отцов, согласно которому Дух Святой исходит от Отца и Сына, есть ясное учение Августина и Амвросия, но никаких других отцов. Филиокве не следует добавлять к Символу, как это сделали франки, которым Лев разрешил петь Символ, но ничего к нему не прибавлять. Учитывая, что присутствие франков в папской Романии было опасным, что они были способны при случае действовать самым жестоким и варварским образом, при чтении этого отчета напрашивается ясный вывод, что папа Лев III без неясности, но дипломатически в действительности говорит франкам, что Филиокве в Символе является ересью. Этой же богословской позиции придерживались папа Адриан I (772-795) и соборы в Толедо, где Филиокве фигурирует не в Символе веры, а в другом контексте.

Когда франки захватили папскую Романию, они прекрасно понимали, что именно им досталось в руки, и начали развивать теории и церковную политику для использования этого римского института в целях укрепления своего контроля над территориями, бывшими ранее римскими, и поддержки новых завоеваний. Западные франки шли по стопам Карла Великого, но неуверенно. Римляне вновь захватили контроль над папством после 867 года, но тогда (начиная с 962 года) на папской сцене появились восточные франки с хорошо известным результатом. Отношение к папству и к Филиокве было различным у западных и восточных франков: первые были скорее терпимыми, вторые фанатически непреклонными. Это в большой мере зависело от того, что после 920 года новое реформационное движение окрепло достаточно вовремя, чтобы определить политику восточногерманских франков, захвативших папский престол. Когда римляне утеряли последний, Филиокве было введено в Риме либо впервые, в 1009 году, либо окончательно в 1014 году. В свете вышеизложенного ясно, что положение было не тем, которое обычно представляется европейским и американским историкам, по мнению которых, Филиокве есть неотъемлемая принадлежность так называемого латинского христианства, причем предлогом этого мнения является то, что папы были против этой вставки в Символ веры якобы не по вероисповедным причинам, а лишь чтобы не обидеть "греков" этой вставкой. На самом деле мы видим римскую народность, объединенную в своей оппозиции к появившейся группе германских рас.

Разграничение между римским и франкским папством ни в чем не проявляется так ясно, как в том факте, что когда на Флорентийском лжеобъединяющем соборе (1439) римляне представили франкам в качестве основы для единения толкование Филиокве Максимом Исповедником, то франки не только отвергли это истолкование как ложное и обидное для них учение, но также сообщили, что этот документ им неизвестен. Августиновское Филиокве было единственной версией, которую франки были способны понять, и потому она стала для них единственно существующей. Традиция римских пап и традиция пап латинских была в вопросе Филиокве совершенно различной.

1.2.Блаженный Августин и «filioque»

В основе спора о Филиокве лежат коренные различия между франками и римлянами в богословском методе, богословском материале, в духовности и потому в понимании самой природы вероучения и развития того языка, или терминов, в которых вероучение выражается. Ответ - в обращении блаженного Августина к собранию африканских епископов в 393 году. Августина попросили сказать слово о Символе веры, и он это сделал. Позже он переработал это слово и распространил его. Неизвестно, почему тот Символ, который он излагает, не Никео-Константинопольский, поскольку общее содержание его речи то же, что содержание этого Символа. К тому времени прошло 12 лет с его принятия Вторым Вселенским Собором, и представлялся благоприятнейший случай ознакомить собравшихся епископов с новым, официально утвержденным императором Символом. Их местный Символ был, конечно, известен епископам, и здесь их учить не было нужды. Как бы то ни было, в своей речи Августин сделал три основные ошибки и много лет спустя умер, так и не осознав этих ошибок, которые позже и повели франков и все германо-латинское христианство к их повторению.

Ошибка 1: В своем "De Fide et Symbolo". Августин делает невероятно наивное и невежественное заявление: "Что касается Духа Святого, однако, то со стороны ученых и выдающихся исследователей Писания до сих пор еще не было обсуждения вопроса, достаточно полного и тщательного, чтобы дать нам возможность получить разумное понятие о том, что также составляет Его особенность". На Втором Вселенском Соборе все прекрасно знали, что этот самый вопрос был разрешен раз и навсегда употреблением в Символе веры слова "исхождение" как образа бытия Духа Святого от Отца, что и составляет Его особенность. Отец не рожден, то есть не получает Свое существование ни от кого. Сын - от Отца через рождение; Дух Святой - от Отца не через рождение, а через исхождение. Отец - причина, Сын и Дух Святой - происшедшие от причины. Различие между происшедшими то, что Один произошел через рождение, Другой через исхождение, а не рождение. Как бы то ни было, Августин провел много лет, пытаясь разрешить этот несуществующий вопрос об особенности Духа Святого, и ряд других ошибок в его понимании Откровения и в его богословском методе привел его к Филиокве. Неудивительно, что франки, считая, что Августин разрешил богословскую проблему, которую другие римские отцы не сумели изучить и разрешить, пришли к заключению, что они открыли богослова, намного превосходящего всех других отцов. Ведь в нем они имели богослова, внесшего улучшение в учение Второго Вселенского Собора.

Ошибка 2: Другой ряд ошибок, сделанных Августином в том же слове, заключается в отождествлении Духа Святого с Божеством, "Которое греки именуют Божество, и в разъяснении, что это есть "любовь между Отцом и Сыном". Августин признает, что "этому мнению противятся те, кто думает, что указанное общение, которое мы называем либо Божеством, либо Любовью, либо Милосердием, не есть сущность. Более того - они требуют, чтобы Дух Святой посылался Им по природе; они также не признают, что было бы невозможно употреблять выражение Бог есть любовь, если бы любовь не была сущностью". Совершенно очевидно, что Августин вообще не понимал, о чем говорили такие восточноримские отцы, как святые Григорий Нисский, Григорий Богослов, Василий Великий. Ведь они отметали ту идею, что Дух Святой может быть общими энергиями Отца и Сына, поскольку энергии эти не являются ни природой, ни Ипостасью, тогда как Дух Святой есть Ипостась. Действительно, отцы Второго Вселенского Собора требовали, чтобы Дух Святой не отождествлялся ни с какой энергией, общей Отцу и Сыну, но они и не отождествляли Его с общей сущностью Отца и Сына. Дух Святой есть особая Ипостась со Своими особыми свойствами, характеризующими Его, которые не разделяются двумя другими Ипостасями. Притом Он всецело разделяет все то, что обще Отцу и Сыну, то есть Божественную сущность и все нетварные энергии и силы. Святой Дух - Личность, Которая не есть то, что обще Отцу и Сыну, но Он обладает совместно с Ними всем тем, что обще Отцу и Сыну. Всю свою жизнь Августин отвергал это различие между тем, что такое суть Ипостаси, и тем, что они имеют (чем обладают), несмотря на то, что различие это библейское; он отождествлял то, что Бог есть, с тем, что Ему принадлежит. Он не только никогда так и не понял различия между общей природой и общими энергиями Святой Троицы, с одной стороны, и несообщимыми свойствами Божественных Ипостасей - с другой; он даже не осознал само существование различия между общей Божественной сущностью и также общей Божественной любовью и Божеством. Он сам признает, что не понимает, почему в Боге различаются сущность и ипостась. Так, против таких отцов, как Василий Великий и два Григория, о которых мы говорили, не отождествляющих общее Божество и любовь Святой Троицы с Ее общей Божественной сущностью, Августин выставляет следующие странные замечания: "Такие люди, как эти, должны были бы очистить свое сердце, поскольку это им возможно, чтобы иметь силу увидеть, что в сущности Бога нет ничего такого, что позволяло бы подразумевать, что сущность Его - одно, а то, что есть акциденция случайное, преходящее состояние сущности - другое, а не сущность; тогда как все, что бы в Нем ни было, есть сущность. Раз уж положено такое основание, то Дух Святой как то, что обще Отцу и Сыну, существует по причине Отца и Сына. Таким образом, не может быть и различия между посланием Святого Духа Отцом и Сыном и самим существованием Духа от Отца как причины. Здесь смешивается то, что Бог есть по природе, образ природного бытия трех Ипостасей, с тем, что Бог творит по Своей воле. Так для Августина рождение и исхождение фактически смешивается с Божественными силами и энергиями и в конечном счете означает одно и то же, что делает Филиокве совершенно неизбежным, чтобы хоть что-то сохранить из особенностей Духа Святого. Так, Бог - из никого, Сын - от Одного, Дух же Святой должен быть от Двух. Иначе, если рождение и исхождение - одно и то же, то между Духом и Сыном не было бы разницы, поскольку оба Они - от Одного.

Ошибка 3: Третья и наиболее смущающая ошибка Августина в его подходе к интересующему нас вопросу заключается в том, что его богословский метод не является лишь чистым рассуждением о том, что уже принято верой, с целью рассудочного постижения того, что может быть рассудком постигнуто при просвещении его или при экстатической интуиции; здесь рассуждение переносится с отдельных верующих и рассуждающих индивидуумов на рассуждающую Церковь, которая, как и индивид, понимает догматы все лучше с течением времени. Таким образом, Церковь еще ожидает дискуссии о Духе Святом, "достаточно полной и тщательной, чтобы дать нам возможность получить разумное понятие о том, что также составляет Его особенность". Самое удивительное - то, что Августин, начиная отыскивать эти специфические особенности Святого Духа, немедленно же сводит Его к тому, что обще Отцу и Сыну. Нужно сказать, что Августин просто не понимает не столько то, что говорит он сам, сколько то, что он якобы передает как учение отцов не только Второго Вселенского Собора, но и Первого. Как бы то ни было, августиновская идея, что сама Церковь проходит через процесс углубления и улучшения понимания своих догматов и учений, стала самой основой франкской пропаганды Филиокве как углубления и улучшения понимания учения о Троице. Следовательно, добавляя его к Символу веры, они улучшают веру римлян. Это, разумеется, поднимает весь вопрос о связи между Откровением и словесным и образным или символическим его выражением.

1) В представлении Августина между самим Откровением и понятийной интуицией Откровения нет разницы. Дано ли Откровение непосредственно человеческому разуму или же разуму через посредство тварей, тварных символов - просвещается всегда сам человеческий разум, и именно ему дается видение. Само боговидение есть опыт разума, хотя он превосходит силы рассудка без соответственной благодати. В таком контексте всякое Откровение есть Откровение понятий, которые разум может отыскать для более полного и лучшего понимания, лишь бы вера и приятие догматов в силу авторитета Церкви всегда являлись отправным пунктом. То, что сейчас не может быть всецело понято разумом на основе веры, будет понято в полноте в будущей жизни. "И, ввиду того, что, будучи примиренными и призванными обратно в дружбу через любовь, мы получим способность познавать все тайное Бога, потому и говорится о Духе Святом, что Он наставит вас на всякую истину». То, что Августин хочет сказать этими словами, становится совершенно ясным в свете того, что он говорит в другом месте: "Я не замедлю в отыскании сущности Бога, будь то через Его Писание или через творение" . Такой материал в руках франков превратил задачу богословия в изучение или отыскание Божественной сущности, и в этом отношении схоластическая традиция далеко оставила за собой римских отцов, которые последовательно учили, что не только человек, но и ангелы не знают и никогда не узнают Божественную сущность, которую знает одна только Святая Троица.

Ввиду того что франки, последовав Августину, не понимали святоотеческой позиции в этом вопросе и не желали с высоты своего великолепного феодального благородства слушать объяснения "греков" об этих различиях, они выхватывали святоотеческие тексты, брали цитаты вне их контекста для того, чтобы доказать, что для всех отцов, также как для Августина, тот факт, что Отец и Сын посылают Духа Святого, означает так же, что Дух в бытии Своем исходит от Отца и Сына. Отметим, что отцы всегда утверждали, что рождение и исхождение - это то, что различает между Собою Сына и Духа Святого. Поскольку Сын есть Единородный Сын Божий, исхождение отличается от рождения. Иначе были бы два Сына и не было бы Единородного. В глазах отцов это одновременно и факт, данный в Священном Писании, и тайна, к которой нужно подходить с должным благоговением. Спрашивать, что такое рождение и исхождение, так же нелепо, как спрашивать, что такое Божественная природа. Познать можно только энергии Божии, и притом только в той мере, в какой тварь может вместить. В противоположность этому Августин взялся объяснить, что такое рождение. Он отождествлял его с тем, что другие римские отцы именуют действиями, или энергиями, Бога, общими всей Святой Троице. Так и исхождение в конце концов оказалось теми же энергиями. Различие же между Сыном и Духом оказалось в том, что Сын - от Одного, а Дух - от Двоих. Начиная свой труд "О Троице", Августин обещает объяснить, почему Сын и Дух не братья. Когда он закончил XII книгу, его друзья украли и распространили этот труд в его не законченном и не исправленном виде. В книге XV Августин признает, что он не может объяснить, почему Дух Святой не Сын, и высказывает предположение, что мы узнаем это в будущей жизни. В своем сочинении Пересмотренные мнения Августин разъясняет, что он намеревался написать новый труд о Святой Троице и добавить к нему три последние книги. Однако его друзья восторжествовали над ним и просто добавили их к тому труду, который они уже издали и которым он не был действительно удовлетворен. Самое удивительное то, что духовные и культурные потомки франков, которые в течение стольких столетий превозносили римлян, до сих пор еще считают, что Августин является главным авторитетом в святоотеческом учении о Святой Троице.

4) Если никто из римских отцов никогда не употреблял выражение, что Дух Святой исходит от Отца и Сына, то выражение это употребляется как Августином, так и Амвросием. Можно было бы ожидать, что последний, будучи сильно зависимым от таких греческих трудов о Святом Духе, как труды Василия Великого и Дидима Слепого, будет следовать восточному примеру. Однако, как кажется, к моменту смерти Амвросия, до Второго Вселенского Собора, термин "исхождение" был принят Дидимом как ипостасное свойство Духа Святого, но не был в употреблении у Василия Великого (только в своем 38-м послании он как будто употребляет термин "исхождение" в том же смысле, что Григорий Богослов) или у Григория Нисского до Второго Вселенского Собора. Из каппадокийских отцов только святой Григорий Богослов в своих "Богословских Словах" очень ясно употребляет то, что стало впоследствии окончательной формулировкой Церкви на Втором Соборе. Первое вполне развитое употребление слова "исхождение" в смысле образа бытия и ипостасного свойства Святого Духа находится в псевдоюстиновом сборнике трудов, восходящем, вероятно, к антиохийской традиции. В Каппадокию сборник этот попал через святого Григория Богослова, а в Александрию - через Дидима Слепого. Святой Амвросий, однако, не усвоил эту традицию. Августин ее усвоил, но на свой обычный путаный лад, и никогда ее не понял. Совершенно ясно, что когда значение термина "рождение" в применении к Логосу и Богу было перенесено из области отношения Троицы к твари и области воплощения (причем предсушествующий Бог становился Отцом, родив предсуществующего Логоса, Который, таким образом, стал Сыном, чтобы быть видимым и слышимым пророками и вочеловечиться) и применено к области бытия Логоса от Отца, то тогда встал и вопрос об образе бытия и ипостасном свойстве также Духа Святого. Кроме Антиохии, преобладающая традиция, а может быть, и единственная, была та, что Отец, будучи источником, не происходит ни от какого иного существа, Логос исходит от Отца образом рождения, Дух же Святой также от Отца, но не образом рождения. Святой Григорий Нисский поначалу как будто выражал мысль, что, поскольку идет речь о свойствах ипостасных, принадлежащих одному Лицу, а не о том, что обще всем Трем, Дух Святой отличается от Сына тем, что Сын получает Свое бытие от Отца, а Дух - также от Отца, но через Сына, причем Отец является Его единственным началом и виной Его существования. Обычное выражение, употребляемое Григорием Нисским, - "не через рождение". К этому "не через рождение" было в Антиохии добавлено "через исхождение". Это выражение получило настолько сильную поддержку, что было введено в Символ веры Вторым Вселенским Собором. Однако этот термин - "исхождение" - ничего не прибавляет и не убавляет от святоотеческого понимания Святой Троицы, поскольку отцы всегда утверждали, что мы не знаем, что означает рождение и исхождение. Соборные отцы, очевидно, ввели термин "исхождение" в Символ потому, что он был лучше, нежели неловкое и отрицательное выражение "от Отца не по рождению". Сочетая выражение Григория Нисского "через Сына" с окончательной формулировкой, мы получаем определение святого Иоанна Дамаскина: "исхождение Духа Святого через Сына". Очевидно, что до этого отцы греческого языка употребляли слово "исхождение" так же, как оно употребляется в Священном Писании, и говорили о Духе Святом как исходящем от Отца, но никогда не от Отца и Сына.

Благодаря тому, что Августин превратил учение о Святой Троице в рассудочное упражнение философского рассуждения, очевидно, что простота и схематический библейский характер этого учения в римской традиции выпал из поля зрения тех, кто был вкоренен в схоластической традиции. Так история учения о Троице свелась лишь к изысканию развития понятий и терминологии, которые привели к [таким] выражениям, как "три Лица, или Ипостаси", "единая природа", "единосущный", "личные, или ипостасные, свойства", "единое Божество" и т.д. Однако для отцов Церкви, так же как для ариан и евномиан, учение о Троице соответствовало явлениям Логоса в славе Его пророкам, апостолам и святым.

Одним из наиболее удивительных фактов истории вероучения является то, что и ариане, и православные одинаково обращаются к Ветхому и Новому Заветам. Аргументация была очень простой. Делался список всех сил и энергий Отца. То же делалось в отношении Сына. Затем оба списка сличались, чтобы увидеть, тождественные они или нет. Важно было, чтобы было не сходство, а тождество. Параллельно этому, в противоположность савеллианам и самосатовцам, и ариане, и православные согласны в том, что у Отца и у Сына есть Свои собственные ипостасные свойства, которые Им не общи, хотя они и не вполне согласны, в чем эти свойства заключаются. Когда спор распространяется на вопрос о Духе Святом, то употребляется совершенно тот же метод богословствования. Все силы и энергии, которыми Отец и Сын обладают сообща, должны принадлежать также Духу Святому по природе, чтобы Он по природе был Богом. Однако параллельно этому процессу аргументации существует личный опыт тех живых духоносных учителей, которые сами достигают боговидения.

В том, что касается Филиокве, все учение о Троице, может быть сведено к двум простым утверждениям:

1. - То, что во Святой Троице является общим, обще и тождественно во всех трех Лицах, или Ипостасях.

2. - То, что ипостасно, что является личным свойством или образом бытия, то индивидуально и принадлежит только одному Лицу, или Ипостаси, Троицы. Таким образом, есть общее и есть несообщимо индивидуальное. Если иметь это в виду, становится понятным, почему римляне не слишком всерьез приняли франкское Филиокве как богословскую позицию, особенно же такую позицию, которая должна была якобы улучшить Символ веры Второго Вселенного Собора. Однако римлянам приходилось принимать всерьез самих франков, так как свои богословские претензии они утверждали самоуверенностью и войной.

Смарагдус пишет, как посланцы Карла Великого жаловались на то, что папа Лев III поднимал вопрос о всего лишь четырех слогах, которые, хотя их так мало, имеют столь большое значение для веры и спасения душ. Как это верно. Конечно, четыре слога - это немного. И, однако, последствия их таковы, что латинское и франкское христианство пошло бы по совершенно иному пути в богословии и церковной практике, если бы франки меньше обращали внимания на Августина и больше прислушивались к "грекам". Есть несколько последствий, заложенных в вопросе о Филиокве, которые являются проблемами сегодняшнего дня.

Даже поверхностное изучение современных историй догмата и научных трудов о Священном Писании являет курьезный факт: протестантские, англиканские и папские богословы признают Первый и Второй Вселенские Соборы лишь формально. Это происходит оттого, что между православными и арианами существует тождество в учении, которого нет между православными и латинянами, относительно реальных явлений Логоса ветхозаветным пророкам и тождества этого Логоса с воплотившимся Логосом Нового Завета. Это, как мы видели, было общим основанием для дискуссии о том, был ли Логос, виденный пророками, сотворенным или не сотворенным. Это признание Логоса в Ветхом Завете является самой основой учений римских Вселенских соборов.

То, что мы сказали о Священном Писании, относится и к Соборам, которые, как и Писание, выражают в символах то, что превосходит символы и познается через людей, достигших боговидения. По этой причине Соборы и ссылаются на авторитет не только отцов Священного Писания, но также отцов всех времен, поскольку все они причастны к одной и той же истине - славе Божией во Христе. По этой же причине и папа Лев III сказал франкам, что отцы не ввели Филиокве в Символ веры не по неведению или упущению, а по Божественному вдохновению. Однако последствия франкского Филиокве были приняты не всеми христианами западных римских провинций, завоеванных франко-латинским христианством и его схоластическим богословием. Остатки библейского православия и благочестия кое-где выжили, и, может быть, когда-нибудь все части воссоединятся, когда в полноте своей откроются последствия святоотеческой традиции и духовный опыт как основа учения станет центром наших изучений.

Это все: 1. Еп. Сильвестр. Опыт православного догматического богословия. К. 1892. Т.II. С.478.

3. Значение вопроса о Филиокве

Смарагдус пишет, как посланцы Карла Великого жаловались на то, что папа Лев III поднимал вопрос о всего лишь четырех слогах, которые, хотя их так мало, имеют столь большое значение для веры и спасения душ. Как это верно.

Конечно, четыре слога - это немного. И, однако, последствия их таковы, что латинское и франкское христианство пошло бы по совершенно иному пути в богословии и церковной практике, если бы франки меньше обращали внимания на Августина и больше прислушивались к «грекам». Я укажу на несколько последствий, заложенных в вопросе о Филиокве, которые являются проблемами сегодняшнего дня.

1) Даже поверхностное изучение современных историй догмата и научных трудов о Священном Писании являет курьезный факт: протестантские, англиканские и папские богословы признают Первый и Второй Вселенские Соборы лишь формально. Это происходит оттого, что между православными и арианами существует тождество в учении, которого нет между православными и латинянами, относительно реальных явлений Логоса ветхозаветным пророкам и тождества этого Логоса с воплотившимся Логосом Нового Завета. Это, как мы видели, было общим основанием для дискуссии о том, был ли Логос, виденный пророками, сотворенным или не сотворенным. Это признание Логоса в Ветхом Завете является самой основой учений римских Вселенских соборов. Мы подчеркиваем, что восточные римские отцы Церкви никогда не отступали от этого понимания ветхозаветных богоявлений.

Таково же учение и всех западных римских отцов, за единственным исключением Августина, который, как всегда, запутанный в том, чему учат отцы, отвергает как богохульство ту мысль, что пророки могли видеть Логоса своими телесными глазами, даже в огне, во тьме, облаке и т. д.

Ариане и евномиане, так же как раньше их гностики, использовали эту возможность пророков видеть Логоса как доказательство того, что Он есть существо, низшее Бога, и тварь. Августин согласен с арианами и евномианами, что пророки видели сотворенного Ангела, тварный огонь, облако, свет, тьму и т. д., но он возражает им, что ничто из всего этого не было Самим Логосом, а было лишь символами, посредством которых Бог или вся Троица может быть предметом видения и слышания.

Августин не терпел того учения, что Ангел Господень, огонь, слава, облако, огненные языки в Пятидесятницу являются словесными символами нетварной действительности, с которой общаются пророки и апостолы. Для него это значило бы, что весь этот язык указывает на видение Божественной сущности, которая в глазах Иппонского епископа тождественна всему, что нетварно, и может быть созерцаема только в экстазе души неоплатонического типа, вне тела, в сфере вневременной и неподвижной вечности, превосходящей всякое рассуждение. Поскольку же это оказывалось не тем, что он находил в Писании, то описанные в нем видения являются не словесными символами реального видения Бога, а лишь тварями, символизирующими вечные реальности. Тварный словесный символ Священного Писания превратился в тварные символы объективно. Другими словами, выражения, символизирующие нетварные энергии, как огонь, слава, тьма, свет, облако, столп облачный или огненный, огненные языки и т. д., становятся объективно реальными и тварными огнями, облаками, языками и т. д.

2) Эта неспособность Августина различать Божественную сущность и нетварные энергии, из которых некоторые сообщаются друзьям Божиим, привела его к очень своеобразному прочтению Священного Писания, при котором твари или символы зарождаются с целью сообщить Божественное откровение, а затем перестают существовать. Таким образом, Писание оказывается, во-первых, полным неправдоподобных чудес, во-вторых, книгой, продиктованной Богом.

3) Помимо этого, искажаются также понятия неба и ада, поскольку вечный адский огонь и тьма кромешная также становятся тварями, так что в результате получается проблема трехэтажной вселенной с Богом, пребывающим в некотором месте, и т. д. Все это вызывает необходимость демифологизации такой Библии для того, чтобы спасти, что возможно, для современного человека из этой странной христианской традиции.

Однако демифологизации требует не само Священное Писание, а августиновская, франко-латинская традиция и та карикатура, которая на Западе сходила за «греческое» святоотеческое богословие.

4) Не восприняв серьезно в качестве ключа в интерпретации Священного Писания вышеуказанных основ римского святоотеческого богословия Вселенских Соборов, современные библеисты использовали предпосылки, которые у Августина были лишь в зачаточном виде, с такой методической последовательностью, что разрушили единство и тождество Ветхого и Нового Заветов и увлеклись иудейским истолкованием Ветхого Завета, отвергнутым Самим Христом.

Так, вместо того чтобы говорить о конкретном лице Ангела (Посланника) Божия, Господа Славы, Премудрости Божией, Ангела Великого Совета и отождествлять Его с Логосом, воплотившимся и ставшим Христом, принимая это как учение о Троице, большинство, если не все западные ученые пришли к пониманию Христа только как исполнителя ветхозаветного мессианства; учение же о Троице приравнивается к развитию внебиблейской терминологии в рамках не святоотеческой, а августиновской перспективы. Таким образом, так называемые «греческие» отцы и теперь еще читаются в свете Августина.

5) Другим крайне разрушительным результатом Августиновых предпосылок о Филиокве является упразднение пророческого и апостольского понимания благодати и замена его целой системой тварных благодатей, изобретенных духовенством в латинском христианстве.

Согласно Священному Писанию и святым отцам, благодать есть нетварная слава и царственность Бога, виденная пророками, апостолами и святыми, которой приобщаются верные последователи пророков и апостолов. Источником этой славы и царственности является Отец, Который, рождая Логоса и изводя Духа, сообщает Им эти славу и царственность, так что Сын и Дух по природе Своей также являются вместе с Отцом единым источником благодати. Этой нетварной благодати приобщаются верующие в меру своей подготовленности к ее приятию, и ее видят друзья Божии, ставшие богами по благодати.

Ввиду того что августиновское Филиокве предлагает тождество нетварной Божественной сущности и энергии, причастность же Божественной сущности невозможна, латинская традиция автоматически пришла к пониманию сообщаемой благодати как тварной, а это повело к ее объективизации и к распоряжению ею духовенством, так сказать, магически.

6) Чтобы не входить в дальнейшие подробности, мы закончим этот раздел и все наше выступление указанием на то, как отразились предпосылки Филиокве на вопросе авторитета в толковании Священного Писания и догмата.

В святоотеческом предании всякий догмат или истина познается опытно в прославлении. Высшее прославление - Пятидесятница, в которую апостолы были Духом Святым наставлены на всяку истину , по обещанию Христа на Тайной Вечери. Со времен Пятидесятницы всякое прославление святого, другими словами, получаемое им видение нетварной Божественной славы во Христе как ее источнике, есть продолжение Пятидесятницы в разных степенях интенсивности.

Опыт этот включает в себя всего человека в целом, но он в то же время и превосходит всего человека, в том числе и его рассудок. Таким образом, опыт остается тайной для рассудка и не может быть рассудочно передан другому. Поэтому и язык может указать на этот опыт, но не передать его. Так, духовный отец может руководить на пути к этому опыту, но не может вызвать его, так как он дар Духа Святого.

Таким образом, когда святые отцы добавляют к общепринятому языку Священного Писания такие термины, касающиеся Бога и Его отношения к миру, как «ипостась», «природа», «сущность», «единосущный» и др., они делают это не для того, чтобы исправить обычное понимание по сравнению с прошлым временем. Пятидесятницу нельзя исправить. Они только ограждают опыт Пятидесятницы, превосходящий слова, на языке своего времени потому, что та или иная конкретная ересь уводит от этого опыта, а не ведет к нему, а это означает духовную смерть для заблуждающихся.

Для святых отцов авторитетом является не просто Священное Писание, но Писание плюс те, кто был прославлен и обожен как пророки и апостолы. Писание богодухновенно и непогрешимо не само по себе; оно становится богодухновенным и непогрешимым в общине святых, потому что именно они имеют опыт Божественной славы, описанной в Писании.

Предпосылки франкского Филиокве не основаны на этом опыте славы.

Всякий человек может выражать претензию, что он говорит с авторитетом и пониманием; однако мы следуем святым отцам и признаем как авторитет только тех, кто в какой-то степени достиг пятидесятничного прославления. При таком понимании не может быть никакой институализированной и гарантированной формы непогрешимости вне предания духовной жизни, ведущего к боговидению, о котором говорит святой Григорий Богослов (см. выше).

Как ересь, Филиокве столь же вредно, как арианство, так как оно порождено тем, что отец этой ереси свел огненные языки Пятидесятницы к тварному бытию, так же как Арий свел Ангела Славы.

Если бы Арию и Августину было даровано прославление Пятидесятницы как святым отцам, то они бы знали по своему собственному опыту, что и Логос, и огненные языки - не твари, что Логос - несотворенная Ипостась, а языки - общие и тождественные энергии Святой Троицы, исходящие из присутствия Христа нового рода, присутствия Духом Святым.

То, что мы сказали о Священном Писании, относится и к Соборам, которые, как и Писание, выражают в символах то, что превосходит символы и познается через людей, достигших боговидения. По этой причине Соборы и ссылаются на авторитет не только отцов Священного Писания, но также отцов всех времен, поскольку все они причастны к одной и той же истине - славе Божией во Христе.

По этой же причине и папа Лев III сказал франкам, что отцы не ввели Филиокве в Символ веры не по неведению или упущению, а по Божественному вдохновению.

Однако последствия франкского Филиокве были приняты не всеми христианами западных римских провинций, завоеванных франко-латинским христианством и его схоластическим богословием. Остатки библейского православия и благочестия кое-где выжили, и, может быть, когда-нибудь все части воссоединятся, когда в полноте своей откроются последствия святоотеческой традиции и духовный опыт как основа учения станет центром наших изучений.

Из книги Язык и религия. Лекции по филологии и истории религий автора Мечковская Нина Борисовна

98. Православный и католический взгляд на Святую Троицу. О философском смысле филиокве Арианство как течение христианской мысли к VI в. утратило свое значение. Однако разногласия в понимании Триединства в Святой Троице продолжали волновать богословов. Различия между

Из книги Очерк православного догматического богословия. Часть I автора Малиновский Николай Платонович

§ 6. Важность и значение догматов. Опровержение мнений, отрицающих значение догматических истин в христианстве. I. Догматы веры, содержа в себе учение? Боге и домостроительстве человеческого спасения, выражают и определяют самое существо христианской религии, как

Из книги Догматическое Богословие автора Давыденков Олег

11. Римо-католическое учение о филиокве Логика этого учения, основы которого были заложены блаженным Августином, состоит в утверждении, что-то, что в Боге не противопоставлено, то не может быть и различимо. Здесь видна тенденция мыслить отношения Божественных Лиц

Из книги Человек и его вера автора Гвардини Романо

1. Постановка вопроса Любое рассмотрение духовного мира Достоевского непременно приводит в числе прочих и к вопросу о значении его глубочайшего религиозного произведения - романа «Идиот». Я попытаюсь ответить на него. При этом мне придется в большей мере, чем это,

Из книги Иллюзия бессмертия автора Ламонт Корлисс

Из книги 1115 вопросов священнику автора раздел сайта ПравославиеRu

В практическом плане что следует из «филиокве»? игумен Амвросий (Ермаков)Логика филиокве строится на утверждении: что в Боге не противопоставлено, то не может быть различно, т. е. отношения Божественных Лиц мыслятся по аналогии с причинно-следственными отношениями,

Из книги Католицизм автора Рашкова Раиса Тимофеевна

Филиокве В современном Символе веры утверждается, что Дух Святой исходит «от Отца и Сына». Однако это учение о Filioque (лат. – «и от Сына»), то есть учение об исхождении Святого Духа и от Сына Божьего, внесено в Символ веры только в 589 г. на соборе в Толедо с целью подчеркнуть,

Из книги Византийское богословие. Исторические тенденции и доктринальные темы автора Мейендорф Иоанн Феофилович

1. «Филиокве» Византийцы считали вопрос о «Филиокве» главным поводом для разногласия. На их взгляд, Латинская Церковь, приняв дополнение к Символу Веры, противопоставила себя тексту, принятому вселенскими соборами за выражение единой христианской веры, и тем самым

Из книги Христовщина и скопчество: Фольклор и традиционная культура русских мистических сект автора Панченко Александр Александрович

ИСТОРИЯ ВОПРОСА

Из книги Ностальгия по истокам автора Элиаде Мирча

Из книги Толковая Библия. Том 7 автора Лопухин Александр

Глава 5. 1. Предстоящее Сиону унижение. 2-6. Рождение Владыки Израиля, Его свойства и значение для величия народа. 7-9. Значение "остатка Иакова" для других народов. 10-15. Преобразование Израиля 1 В евр. библии ст. 1-й отнесен в конец предшествующей главы, как заключение ст. 9-13. Но

Из книги Теологический энциклопедический словарь автора Элвелл Уолтер

Филиокве (Filioque). В переводе с лат. это слово означает "и от Сына" и относится к тому члену западной версии Никейского символа веры, где говорится, что Св. Дух исходит от Отца и Сына.Изначально этого положения не было в исповедании, принятом на Никейском (325)

Из книги Дзен – вопросы и ответы автора Ваксман Дани

94 дзен-вопроса 1. Что такое дзен?2. Каковы характерные особенности дзен?3. Каким образом можно осуществлять практику дзадзен в современном мире, когда человек очень занят и ему не хватает времени?4. В чем суть сидячей медитации дзадзен?5. Как сидеть в дзадзен?6. Что такое

Из книги Трудные страницы Библии. Ветхий Завет автора Гальбиати Энрико

Состояние вопроса 45. При чтении предшествующих страниц, посвященных толкованию первых трех глав книги Бытия, у кого-нибудь может появиться искушение обвинить современных экзегетов в измене традиционному учению Церкви, и даже может случиться так, что еще кто-нибудь

Из книги Софиология автора Коллектив авторов

София и Филиокве (краткий экскурс в тринитарную мысль о. Сергия Булгакова) Софиология, будучи феноменом нашей русской религиознофилософской мысли, объединяла в себе две задачи: первую – обоснование на христианской почве онтологической связи мира и Бога и вторую –

Из книги Дождь из цветов (бурятские буддийские притчи) (СИ) автора Муханов Игорь

ТРИ ВОПРОСА Лама Санти, настоятель Цугольского дацана, славился своей учёностью. Книг в еговремя было мало, радио и телевидения не было совсем, а лама Санти знал каким-то образомвсё, что происходило в родной его Бурятии, и не только в ней.Приехала к нему как-то